Как он и надеялся, Эдмунд и Керис ушли по делам, и, не считая слуг, Петронилла была одна.
— Вот так утешение для матери. Вижу тебя второй раз за день! Заодно и покормлю. — Она налила ему большую кружку крепкого эля и велела кухарке принести блюдо с холодной говядиной. — Как прошло заседание капитула?
Сын подробно ей рассказал, прибавив в конце:
— Я слишком поторопился.
Она кивнула:
— Мой отец всегда говорил: «Никогда не назначай встречу, если не уверен в ее исходе».
Годвин улыбнулся:
— Я это запомню.
— Ну, не важно, думаю, хуже ты не сделал.
Монах с облегчением вздохнул. Мать не рассердилась.
— Но у меня больше нет аргументов.
— Ты заявил о себе как о реформаторе.
— Но при этом выставил себя полным дураком.
— Все лучше, чем ничтожество.
Годвин не был в этом уверен, но, как обычно, сомневаясь в мудрости материнских советов, не стал с ней спорить, а решил подумать потом.
— Еще кое-что интересное.
И Годвин рассказал про Ричарда и Марджери, опустив грубые физиологические подробности. Петронилла удивилась.
— Ричард, должно быть, с ума сошел. Если граф Монмаут узнает, что она не девственница, помолвка будет расторгнута. Граф Роланд придет в ярость. Ричарда могут лишить сана.
— Но ведь у многих епископов есть любовницы?
— Это другое дело. Священник может иметь экономку, которая, по сути, является его женой во всем, кроме названия. У епископа таких может быть несколько. Но лишить девственности знатную невесту незадолго до свадьбы… Даже графскому сыну трудно надеяться после такого остаться клириком.
— И как ты думаешь, что мне делать?
— Ничего. Пока ты действовал превосходно. — Сияя от гордости, она добавила: — В один прекрасный день у тебя будет мощное оружие. Просто не забывай об этом.
— И еще. Я думал, как же Филемон отыскал этот камень, который отходит, и решил, что он уже давно использует его как тайник. И оказался прав: нашел там браслет, который потеряла леди Филиппа.
— Интересно. Сдается, что этот служка будет тебе полезен. Он готов на все, понимаешь? Без совести, без морали. У моего отца был приятель, который делал за него всю грязную работу — распускал слухи, ядовитые сплетни, плел интриги. Такие люди бесценны.
— Думаешь, не нужно докладывать о краже?
— Разумеется, нет. Заставь его вернуть браслет, если считаешь, что это важно. Пусть скажет, что нашел его, когда подметал комнату. Но не выдавай. Гарантирую, ты пожнешь богатый урожай.
— Так что же, мне покрывать его?
— Как бешеную собаку, которая бросается на грабителей. Такие псы опасны, но без них не обойтись.
В четверг Мерфин закончил дверь. Работа в южном приделе уже была выполнена, леса стояли. Ему не пришлось делать опалубку для каменщиков, так как Годвин и Томас решили сэкономить, применив его метод. Он вернулся к резьбе и тут же увидел, что дверь почти готова. Примерно час подправлял волосы мудрой деве, еще час — глупую улыбку юродивой, но вряд ли стало лучше. Он медлил, так как все время думал о Керис и Гризельде.
Ему с таким трудом давались разговоры с Керис всю эту неделю. Молодой человек сгорал со стыда. Каждый раз, видя ее, вспоминал, как обнимал Гризельду, целовал, был с ней близок — с женщиной, которая ему даже не нравилась, о любви и говорить нечего. Хотя раньше Фитцджеральд часто думал о близости с Керис, теперь эта мысль его пугала. С Гризельдой все прошло нормально — ну хорошо, не все, но не в этом дело. Он испытывал бы то же самое, будь на месте дочери Элфрика любая другая женщина, не Керис. Сблизившись не с ней, он лишил эту самую близость всякого смысла. Подмастерье смотрел на свою работу, стараясь не думать о Керис и прикидывая, всели готово.
К северному порталу подошла умница Элизабет Клерк, бледная красавица двадцати пяти лет с облаком белокурых волос. Ее отец являлся епископом Кингсбриджа до Ричарда. Он, как и Ричард, жил во дворце Ширинга, и во время одного из его частых посещений Кингсбриджа епископа покорила служанка «Колокола». Незаконнорожденная Элизабет чувствительно относилась к своему происхождению, бурно реагировала на малейшее проявление неуважения и чуть что обижалась. Но Мерфину девушка нравилась. Когда ему было восемнадцать, она позволяла ему целовать себя и гладить высокую плоскую грудь, похожую на две плошки. Их роман кончился из-за ерунды. Юноша как-то пошутил про похотливых священников, и Элизабет не простила. Но продолжала нравиться.
Красавица тронула его за плечо, посмотрела на дверь и, прикрыв рот рукой, ахнула:
— Да они будто живые!
Мерфин заволновался. Ее похвалу заслужить нелегко. И все-таки нужно держаться скромнее.
— Я просто сделал их разными, а на старой двери все одинаковые.
— Нет, не просто. Девы как будто сейчас сойдут и заговорят с нами.
— Спасибо.
— Но весь собор совсем в другом стиле. Что скажут монахи?
— Брату Томасу нравится.
— А ризничему?
— Годвину? Не знаю. Но если поднимется шум, пойду к аббату Антонию. Тот не станет заказывать новую дверь и платить дважды.
— Ну что ж, — задумалась девушка, — в Библии не говорится, что они все одинаковые. Просто пять мудрых подготовились и встретили Жениха, а пять юродивых тянули до последней минуты и в результате не попали на брачный пир. А что Элфрик?
— Такое не для него.
— Но он твой мастер.
— Его волнуют только деньги.
Элизабет покачала головой:
— Проблема в том, что ты лучше. Это стало ясно несколько лет назад и всем известно. Элфрик никогда этого не признает и потому ненавидит тебя. Можешь пожалеть, что сделал такую прекрасную дверь.