— У вас осталась одежда внуков?
Старуха открыла деревянный сундук:
— Берите что хотите. Все равно некому отдавать.
Потом взяла ведро и отправилась за водой. Керис перебрала одежду в сундуке. Жанна не попросила денег. После гибели стольких людей одежда почти ничего не стоила. Мэр спросила:
— Что ты задумала?
— Монахини подвергаются опасности. Мы станем пажами мелкого вассала — Пьера, господина Лоншана из Бретани. Пьер — распространенное имя, а селений под названием Лоншан тоже должно быть немало. Господин попал в плен к англичанам, и госпожа послала нас разыскать его и договориться о выкупе.
— Хорошо, — ответила заинтригованная спутница.
— Жилю и Жану было четырнадцать и шестнадцать, так что их одежда должна нам подойти.
Керис достала тунику, штаны-чулки и накидку с капюшоном, все тускло-коричневого некрашеного сукна. Мэр подобрала похожую одежду зеленого цвета, только туника оказалась с короткими рукавами, и монахиня разыскала нижнюю рубашку. Мужчины в отличие от женщин носили нижнее белье, но Жанна, к счастью, с любовью постирала льняные веши погибших внуков. Обувь решили оставить: практичные башмаки монахинь не отличались от мужских.
— Одеваться? — спросила Мэр.
Они стянули свою одежду. Керис никогда не видела спутницу раздетой, и, когда невольно взглянула, у нее перехватило дыхание. Мгновенно поняла, что сама не так красива, отвернулась и стала быстро одеваться. Тунику, отличную от женской только тем, что доходила не до щиколоток, а до колен, Керис натянула через голову, затем надела подштанники, штаны-чулки, башмаки и снова закрепила пояс.
— И как я? — услышала она Мэр.
Врачевательница осмотрела ее. Компаньонка, улыбаясь, лихо заломила на коротких светлых волосах мальчишеский берет.
— Счастливая, — с удивлением ответила Керис.
— Я всегда любила мальчишескую одежду. — Монахиня прошлась по комнате. — Вот так они ходят. Всегда занимают больше места, чем нужно.
Она так точно изобразила мужскую походку, что глава экспедиции расхохоталась. Вдруг ее поразила одна мысль:
— А писать мы будем стоя?
— Я умею, только не в подштанниках — обмочусь.
Керис усмехнулась:
— Но без них нельзя. Один порыв ветра — и мы разоблачены.
Мэр тоже рассмеялась и как-то странно, по-новому осмотрела спутницу сверху вниз, задерживая взгляд.
— Ты что?
— Так мужчины смотрят на женщин — как будто они нами владеют. Но осторожнее: если посмотреть так на мужчину, он разозлится.
— Да, это может оказаться труднее, чем я думала.
— Ты слишком красива, — заметила Мэр. — Тебе нужно испачкать лицо.
Монахиня подошла к очагу, зачерпнула золы и мазнула Керис по лицу. «Вовсе я не красивая, — подумала целительница, — никто меня такой не считал — кроме Мерфина, конечно…»
— Слишком. — Девушка другой рукой стерла часть золы. — Так лучше. Теперь ты меня.
Керис испачкала Мэр щеки и горло — получилось как борода — и принялась за лоб и щеки. Спутница из женщины превратилась в хорошенького мальчугана. Обе осмотрели друг друга. На губах компаньонки играла улыбка. Керис показалось, будто сейчас случится что-то важное. Вдруг раздался голос:
— А где монахини? — Девушки виновато обернулись. В дверях с тяжелым ведром воды стояла испуганная Жанна. — Что вы с ними сделали?
Англичанки рассмеялись, и хозяйка их узнала.
— Как же вы переменились!
Керис достала к завтраку немного копченой рыбы. Хорошо, что Жанна не узнала их, думала она. Если быть осторожными, может, и проскочут.
Обе простились с Жанной и тронулись в путь. Когда сестры поднялись на холм, за которым лежал Опиталь-де-Сёр, солнце светило им в глаза, бросая кроваво-красные отблески на монастырь, и руины словно еще горели. Монахини быстро проехали деревню, стараясь не думать об изувеченном теле сестры в развалинах, и поехали на восход солнца.
Во вторник, двадцать второго августа, английская армия бежала. Ральф точно не понял, как это произошло. Они ураганом пронеслись по Нормандии с запада на восток, грабя и сжигая все подряд, никто не мог их остановить. Фитцджеральд оказался в своей стихии. Солдаты хватали все, что попадалось под руки — еду, драгоценности, женщин, — и убивали всех мужчин, встававших на пути. Вот так и нужно жить.
Король пришелся Ральфу по душе. Эдуард III понимал толк в сражениях. Если не воевал, то, как правило, устраивал турниры — дорогостоящие игрушечные битвы с участием целых армий рыцарей в специально пошитой для этого форме. В походе монарх всегда был готов повести за собой отряд или возглавить набег, рискуя жизнью, никогда не взвешивая «за» и «против», как кингсбриджские купцы. Старшие рыцари говорили о его жестокости, возмущались изнасилованиями женщин в Кане, но короля это не беспокоило. Прослышав, что кто-то из жителей Кана бросался камнями в солдат, грабивших дом, он приказал убить всех в городе и смягчился только после заступничества сэра Годфри де Аркура и других.
Все пошло наперекосяк, когда добрались до Сены. В Руане мост оказался разрушен, а город на противоположном берегу сильно укреплен. Сюда прибыл лично король Франции Филипп VI с мощным войском.
Англичане двинулись вверх по течению в поисках переправы, но обнаружили, что Филипп опередил их: все мосты оказались либо разрушены, либо сильно укреплены. Дошли аж до Пуасси, что всего в двадцати милях от Парижа, и Ральф решил, что теперь, конечно же, атакуют столицу, но умудренные воины лишь качали головами и говорили, что это невозможно. Пятидесятитысячное население Парижа наверняка слышало о том, что случилось в Кане, и приготовилось к сражению не на жизнь, а на смерть, понимая, что пощады ждать не приходится.