— Как монахиня говорю — она жива. — Сесилия посмотрела на его руку: — А вот ты поранился. Пойдем, я смажу царапины.
Зодчий посмотрел на руку, затем на настоятельницу:
— Вы дьявол.
Мерфин рванул обратно в госпиталь, промчался мимо испуганной Юлии на улицу, продрался через сутолоку закрывающейся ярмарки к воротам аббатства и вынырнул на главную улицу. Поговорить с Эдмундом? Ну уж нет: пусть кто-нибудь другой скажет больному отцу страшную правду. Кому же довериться? Он подумал о Марке Ткаче.
Компаньон Керис переехал с семьей в большой дом на главной улице, с прочным каменным первым этажом, где оборудовал склад для тюков сукна. На кухне уже не стоял ткацкий станок: ткали работники, получавшие заказы. Марк и Медж неподвижно сидели на лавке. Когда вошел Мерфин, Ткач вскочил.
— Ты видел ее?
— Меня не пустили.
— Это неслыханно! Никто не имеет права запретить девушке увидеть человека, за которого она собиралась выйти замуж!
— Монахини говорят, что Керис не хочет меня видеть.
— Не верю.
— Я тоже. Был там, искал ее, но не нашел. Одни запертые двери.
— Но где-то же она должна быть.
— Конечно. Ты пойдешь со мной — с кувалдой? Поможешь мне взламывать все двери, пока мы ее не найдем?
Марк смутился. Он был очень сильным, но ненавидел насилие.
— Но я должен ее найти! Может, она умерла.
Прежде чем Марк успел ответить, Медж сказала:
— Я кое-что придумала.
Мужчины посмотрели на нее.
— К сестрам пойду я. С женщиной им сподручнее. Может, они уговорят Керис повидаться со мной.
Ткач кивнул.
— По крайней мере мы будем уверены, что она жива.
Мерфин покачал головой:
— Но… мне этого мало. Что она думает? Собирается бежать, когда затихнет вся эта шумиха? Или мне выкрасть ее оттуда? Или просто ждать? И сколько? Месяц? Год? Семь?
— Спрошу, если меня пустят. — Ткачиха встала. — А вы останетесь здесь.
— Нет, я пойду с тобой. Подожду на улице.
— В таком случае, Марк, тебе тоже лучше пойти. Составишь Мерфину компанию.
Чтобы удержать молодого мастера от опрометчивых поступков, имела она в виду, и Фитцджеральд не возразил. Он просил помощи и был благодарен, что два близких человека подставили ему плечо. Втроем быстрым шагом двинулись к монастырю. Мужчины остались перед госпиталем, а Медж зашла внутрь. Зодчий увидел старую собаку Керис. Скрэп сидела у входа и ждала хозяйку. Прошло полчаса.
— Думаю, получилось, иначе она уже вернулась бы.
— Посмотрим, — отозвался Марк.
Уезжали последние торговцы, вместо соборной лужайки оставляя за собой море вспененной грязи. Мерфин вышагивал взад-вперед; Ткач сидел неподвижно, похожий на статую Самсона. Прошел час, другой. Несмотря на нетерпение, Фитцджеральд радовался, что Медж нет так долго, — значит, она разговаривает с Керис. Когда Ткачиха наконец появилась, солнце заходило к западу от башни. Лицо ее было серьезно, а глаза полны слез.
— Керис жива. И с ней все в порядке. Девочка не больна и в здравом рассудке.
— Что она сказала? — Мерфин с трудом сдерживался.
— Я передам тебе каждое ее слово. Пойдемте сядем в огороде.
Сели на каменную скамью, глядя на закат. Спокойствие Медж не предвещало ничего хорошего. Мерфин предпочел бы, чтобы она брызгала слюной от негодования. Зодчий догадался, что новости плохие, и безнадежно спросил:
— Она правда не хочет видеть меня?
Медж вздохнула:
— Да.
— Почему?
— Я спрашивала ее. Керис говорит, что это разобьет ей сердце.
Мерфин заплакал. Медж продолжила тихо, отчетливо:
— Мать Сесилия оставила нас, мы могли говорить свободно, никто ничего не слышал. Суконщица уверена, что Годвин и Филемон решили избавиться от нее из-за прошения о хартии. В женском монастыре она в безопасности, но вне этих стен ее найдут и убьют.
— Убежим! Я заберу ее в Лондон! Годвин никогда нас там не найдет!
Медж кивнула:
— Я ей так и говорила. Мы долго это обсуждали. Девочка считает, что вы станете беглецами на всю жизнь, и не хочет обрекать тебя на такое. Твоя судьба — быть крупнейшим строителем своего времени и стяжать славу. Но, живя с ней, все время придется лгать и прятаться от дневного света.
— Наплевать мне на это!
— Она не сомневалась, что ты так и скажешь. Но думает, что тебе не наплевать; более того, не должно быть наплевать. Во всяком случае, ей это важно. Керис не хочет отнимать у тебя твою судьбу, даже если ты ее об этом просишь.
— Могла бы сама мне об этом сказать!
— Боится, что ты ее уговоришь.
Мерфин понимал, что Ткачиха говорит правду. Сесилия тоже говорила правду. Керис не хочет его видеть. Молодой мастер чувствовал, что сейчас задохнется от горя. Фитцджеральд вытер слезы рукавом и с трудом спросил:
— И что она собирается делать?
— Лучшее, что можно сделать в такой ситуации, — стать хорошей монахиней.
— При ее отношении к Церкви!
— Я знаю, Суконщица никогда не питала особого уважения к клирикам. Ничего удивительного для этого города. Но девочка считает, что может найти некоторое утешение, исцеляя людей.
Мостник задумался. Ткачи молча смотрели на него. Он действительно мог представить себе, как Керис работает в госпитале, заботится о больных. Но ей грозит провести полжизни в смирении и молитвах! Мерфин долго молчал.
— Она может покончить с собой.
— Вряд ли, — убежденно мотнула головой Медж. — Ей очень грустно, но я не увидела признаков того, что она думает о самоубийстве.
— Или кого-нибудь убить.