Все долго молчали, обдумывая неожиданное предложение. Керис будто громом поразило. Новый госпиталь… на острове Прокаженных… оплаченный горожанами… где будут работать монахини нового ордена… не связанного с аббатством… Она осмотрелась. Филемон и Сайм не скрывали своего недовольства. Анри, Клод и Ллойд глубоко задумались. Наконец епископ нарушил молчание:
— Этот попечитель получит большую власть: он будет иметь полномочия от города, вести счета, назначать настоятельницу. Такой человек будет, по сути, решать все госпитальные дела.
— Да, — подтвердил Мерфин.
— А если я дам позволение, захотят ли горожане делать взносы на башню?
— Если выбрать правильного попечителя — да, — кивнула Медж Ткачиха.
— И кто же может им стать? — спросил Анри.
Все взгляды обратились на аббатису.
Через несколько часов Керис и Мерфин, закутавшись в тяжелые плащи, побрели по снегу на остров. Он показывал ей участок, который предполагал отвести под госпиталь, — на западе, недалеко от его дома, возле реки. От резких перемен у целительницы слегка кружилась голова. С нее снимут монашеский обет. Спустя двенадцать лет она вновь станет обычной горожанкой. Врачевательница поняла, что без особой боли думает о расставании с монастырем. Все, кого она любила, умерли — мать Сесилия, Старушка Юлия, Мэр, Тилли. Ей нравились сестры Онага и Джоана, но это не то же самое. И она возглавит госпиталь. Получит право назначать и смещать настоятельницу, сможет свободно применять новые методы лечения, которым научилась во время чумы. Епископ согласился на все.
— Я думаю, нужно использовать тот же принцип с аркадой, обнесенной зданием. Кажется, за то недолгое время, что ты руководила госпиталем, он себя оправдал.
Керис смотрела на полотно нетронутого снега и дивилась поразительной способности зодчего видеть стены и помещения там, где сверкала девственная белизна.
— Арочное пространство как-то само по себе превратилось чуть не в зал, — кивнула она. — Люди ждали там своей очереди, сестры предварительно осматривали больных.
— Ты хочешь сделать его больше?
— Мне кажется, это должен быть настоящий приемный покой.
— Хорошо.
Керис задумалась.
— Трудно поверить. Все вышло именно так, как мне хотелось.
Мерфин кивнул.
— Я сделал для этого все.
— Правда?
— Ну, сначала я спросил себя, чего тебе хочется, а потом придумал, как этого добиться.
Керис уставилась на собеседника. Архитектор говорил легко, будто просто поясняя ход своей мысли, и словно не подозревал, насколько для нее важно, что он думал о ее желаниях и о том, как их воплотить в жизнь.
— Филиппа уже родила?
— Да, неделю назад.
— И кого?
— Мальчика.
— Поздравляю. Ты его видел?
— Нет. Для всех я лишь дядя. Но Ральф прислал мне письмо.
— Уже дали имя?
— Роланд, в честь старого графа.
Она сменила тему.
— На этом участке река мутная. А госпиталю нужна чистая вода.
— Я проведу тебе трубу, оттуда. — Зодчий махнул рукой: — Выше по течению вода чище.
Снегопад ослабел, а затем и вовсе прекратился. Теперь отчетливо был виден весь остров. Керис улыбнулась:
— У тебя есть ответы на все.
Он покачал головой:
— Это все простые вопросы: чистая вода, просторные помещения, приемный покой.
— А какие трудные?
Фитцджеральд прямо посмотрел на нее. На рыжую бороду падали снежинки.
— Ну, например, ты меня еще любишь?
Они долго смотрели друг на друга. Керис была счастлива.
И в свои сорок Вулфрик оставался самым красивым мужчиной, которого когда-либо видела Гвенда. Теперь в его каштановых волосах поблескивали седые нити, но от этого он казался лишь серьезнее и сильнее. В молодости широкая спина сужалась к стройной талии, теперь этот контраст не был так заметен. Муж пополнел, но все еще работал за двоих. И все еще был на два года моложе ее.
Гвенда считала, что сама изменилась меньше. Она принадлежала к тому типу темноволосых женщин, что седеют очень поздно. За двадцать лет не прибавила в весе, хотя после двух родов грудь и живот стали менее упругими.
Ощущала годы, только глядя на сына Дэви, которому еще не исполнилось и двадцати, — его гладкую кожу, порывистую походку. Он казался мужским воплощением ее самой в этом возрасте. Те же не очень четкие черты лица, и ходит так же. Непрестанный труд на поле при любой погоде оставил на ее руках морщины, на щеках — грубую красноту и научил ходить медленно, экономя силы. Дэви, как и она, не вышел ростом, отличался изворотливостью и скрытностью: мать не до конца понимала его, еще когда сын был совсем ребенком. Сэм являлся полной противоположностью Дэви: высокий, сильный, не слишком сообразительный, чтобы что-то скрывать, но с какой-то подлинкой, которую Гвенда списывала на счет его настоящего отца, Ральфа Фитцджеральда.
Уже несколько лет мальчики работали в поле рядом с Вулфриком. Но две недели назад Сэм исчез. И родители знали почему. Всю зиму он только и говорил о том, чтобы уехать из Вигли за более высоким жалованьем. Старший сын пропал с началом весенней вспашки, и Гвенда считала, что он прав. Неугомонная молодежь по всей стране нарушала закон о батраках, как и отчаявшиеся держатели земельных наделов. Лендлорды, в том числе и граф Ральф, ничего не могли поделать и лишь скрипели зубами.
Авантюрист не сказал, куда направился, и вообще не предупредил о своем уходе. Поступи так Дэви, Гвенда знала бы: он все тщательно продумал и пришел к выводу, что целесообразнее уйти. Но Сэм наверняка подчинился мгновенному импульсу. Кто-то где-то произнес название какой-то деревни, и он, проснувшись на следующее утро, решил немедленно отправиться туда.