— Мне не нужны имена. — Настоятельница сдерживала раздражение. — Примерно сколько?
— Нужно подумать.
Они дошли до бычьей упряжки. Управлять восемью быками было непросто, и пахарями часто становились самые ловкие мужчины. Керис обратилась к молодому человеку:
— Сколько народу умерло во время чумы в Аутенби?
— Я бы сказал, человек двести.
Керис рассматривала пахаря. Невысок, но жилист, с косматой светлой бородой и дерзким взглядом, часто встречающимся у молодых мужчин.
— Ты кто?
— Меня зовут Гарри, моего отца звали Ричард, сестра.
— Я мать Керис. Откуда ты взял это число?
— По моим подсчетам, здесь, в Аутенби, умерло сорок два человека. В деревнях Хэм и Шортейкр дела шли так же плохо — значит, уже примерно сто двадцать. В Лонгуотер вообще никто не заболел, зато Олдчёрч вымер весь, кроме старого Роджера Бретона, — это человек восемьдесят. Всего двести.
Аббатиса повернулась к Уиллу:
— Сколько народу живет во всей долине?
— Ну, надо посчитать…
Гарри Пахарь ответил:
— До чумы было около тысячи.
Староста заныл:
— Потому мне и приходится самому засевать свою полосу, хотя это должны делать батраки. Но у меня их нет. Все умерли.
Гарри хмыкнул:
— Они просто ушли на более высокое жалованье.
Керис насторожилась:
— Вот как? А где предлагают более высокое жалованье?
— Да богатые крестьяне из соседней долины, — возмущенно ответил Уилл. — Знать испокон веков платит батракам пенни в день, но нет, нашлись такие, кто думает, будто может делать что вздумается.
— Зато, я полагаю, там все засеяно.
— По-разному, мать Керис, — увильнул Уилл.
Монахиня указала на полосу, где паслись овцы:
— А это что за земля? Почему здесь никто не пашет?
— Она принадлежала Уильяму Джонсу, — объяснил староста. — Хозяин и сыновья его умерли, а жена переехала к сестре в Ширинг.
— Вы искали новых держателей?
— Не нашел, матушка.
— На прежних условиях и не найдешь, — опять хмыкнул Гарри.
Рив гневно посмотрел на соседа, а настоятельница спросила:
— Что ты имеешь в виду?
— Понимаете, цены упали, хоть и весна, когда зерно обычно дорогое.
Аббатиса кивнула. Все знали рыночный принцип: чем меньше покупателей, тем ниже цены.
— Но люди должны как-то жить.
— Никто не хочет сеять пшеницу, ячмень и овес, но всем приходится сеять то, что велят, по крайней мере у нас в долине, поэтому желающие работать на земле уходят в другие места.
— А что в других местах?
— Все хотят делать что вздумается, — сердито проворчал Уилл.
Гарри же ответил на вопрос Керис:
— Все хотят быть свободными крестьянами, иметь возможность самим решать, что сеять, и платить оброк, а не тянуть лямку вилланов, которые обязаны раз в неделю нести повинность на барской запашке.
— И что же они хотят выращивать?
— Коноплю, лен, а то и яблоки, груши — то, что можно продать. Потом чередовать. Но в Аутенби это запрещено. — Пахарь спохватился: — Со всем почтением к монастырю, мать-настоятельница, и к Уиллу Риву, он честный человек, это все знают.
Монахиня все поняла. Старосты всегда придерживаются существующих традиций, и в хорошие времена рутинного подхода хватало, но сейчас все встало с ног на голову. Она заговорила увереннее:
— Хорошо, слушай меня внимательно, Уилл, я скажу тебе, что делать. — Рив перепугался: он-то думал, что с ним советуются, а не приказывают. — Во-первых, прекратить распахивать холмы. Глупо не использовать должным образом хорошую землю.
— Но…
— Молчи и слушай. Предложи людям акр хорошей земли в долине за акр на холмах.
— А что тогда с холмами?
— Сделайте из них пастбища, коров пониже, овец повыше. Для этого нужна-то всего пара пастушат.
— Да, но… — Староста явно хотел возразить, но не мог с ходу придумать что.
Керис продолжала:
— Дальше, бесхозную землю в долине предложить всем свободным крестьянам.
Свободные крестьяне не обязаны были работать на барской запашке, получать разрешение лорда на женитьбу или постройку дома, они лишь выплачивали оброк.
— Это против всех обычаев.
Целительница кивнула на пустующую полосу:
— Из-за этих обычаев земля пропадает. Ты можешь предложить другой способ?
— Ладно, — буркнул Уилл и надолго замолчал, качая головой.
— В-третьих, предложи два пенса в день каждому, кто захочет работать на земле.
— Два пенса в день!
Керис видела, что на старосту рассчитывать нельзя — не послушается, будет тянуть и выворачиваться, — и повернулась к уверенному пахарю, решив поручить исполнение своих замыслов ему:
— Ты, Гарри, в ближайшие недели обойди рынки графства. Пусть знают, что все свободные могут устроиться в Аутенби. Я хочу, чтобы сюда пришли батраки.
Тот улыбнулся и закивал, а Уилл оторопел.
— Я хочу, чтобы хорошие земли летом дали урожай, — отрезала аббатиса. — Это понятно?
— Да, — ответил Рив. — Благодарю вас, мать-настоятельница.
Керис с сестрой Джоаной просмотрели все хартии, записывая дату и содержание. Настоятельница решила сделать копии, по очереди, что в свое время предлагал Годвин, хотя аббат ничего не скопировал, а под этим предлогом лишь забрал документы у сестер. Но мысль была здравая. Чем больше копий, тем сложнее ценной хартии исчезнуть.
Ее заинтересовала хартия, датированная 1327 годом, согласно которой монастырю отходило большое хозяйство возле Линна, что в Норфолке, — Линн-Грейндж. За это аббатство принимало послушником рыцаря по имени Томас Лэнгли. Керис мысленно перенеслась в детство, в тот день, когда отважилась пойти в лес с Мерфином, Ральфом и Гвендой. Они стали свидетелями, как Томаса ранили, в результате чего он потерял руку. Показала хартию Джоане. Та лишь пожала плечами: