Мир без конца - Страница 224

224

Он мог бы ехать и быстрее, но говорил себе, что подобный случай не повторится, и впитывал все архитектурное разнообразие. Однако в минуты искренности перед самим собой Мерфин сознавал, что просто боится Кингсбриджа. Он возвращался домой, к Керис, но Суконщица, может, уже не та, какой была девять лет назад. Некоторые монахини страшно толстели, их единственным удовольствием в жизни становилась еда. Но бывшая возлюбленная скорее всего похудела, изнуряя себя самоотречением. А может, погрузилась в религиозную жизнь, молится целыми днями и сечет себя за воображаемые грехи. А может, умерла.

Все это являлось ему в ночных кошмарах, но в глубине души Мерфин знал, что она не разжирела и не стала фанатичкой. А если бы умерла, он знал бы об этом, как знал о смерти ее отца. Конечно, Керис все та же, стройная, аккуратная, сообразительная, организованная и решительная. Но как она примет его? Что испытывает к нему после девяти лет? Равнодушно вспоминает эпизод прошлого, из-за которого нечего переживать, как он, к примеру, вспоминал Гризельду? Или еще тоскует по нему? Мостник понятия не имел и очень волновался.

Он дошел морем до Портсмута и отправился дальше с торговцами. На перекрестке Мьюдфорд торговцы свернули на Ширинг, а Мерфин с Лоллой перешли вброд мелкую реку и пустились по кингсбриджской дороге. Как жалко, что нет указателя, думал Фитцджеральд. Сколько же людей продолжают ездить в Ширинг, просто не зная, что Кингсбридж ближе.

Когда показался город, светило теплое летнее солнце. Сначала путники увидели над деревьями соборную башню. По крайней мере не рухнула после трудов Элфрика одиннадцатилетней давности, подумал зодчий. Досадно, что башню не видно с перекрестка Мьюдфорд, — число посетителей города выросло бы во много раз.

Подъехали ближе, и мастер вдруг очень испугался — его так затошнило, что он подумал даже сойти с лошади. Попытался успокоиться. Ну что может случиться? Даже если Керис примет его равнодушно, не помрет же он.

В Новом городе строитель заметил новые дома. Роскошное жилище, в свое время построенное им Дику Пивовару, стояло уже не на окраине — так разросся Кингсбридж, а при виде изящного контура моста, соединяющего предместье и остров, Мерфин позабыл о дурных предчувствиях. Далее мост опять взмывал и перекидывался через второй рукав реки. Белый камень блестел на солнце. Люди, повозки ехали по нему в обе стороны. Именно таким юный строитель и задумывал свое творение: красивым, полезным, прочным. Получилось, подумал он, отлично.

Но, подъехав ближе, Мостник пришел в ужас. Каменную кладку ближнего моста у центрального быка обезобразила трещина, которую топорно скрепили железными скобами, — наверняка Элфрик. На гвоздях, державших отвратительные скобы, болталась бахрома ржавчины. Фитцджеральд вспомнил, как учитель одиннадцать лет назад чинил старый деревянный мост. Любой может совершить ошибку, подумал он, но люди, которые не учатся на своих ошибках, продолжают их совершать снова и снова.

— Кровавые идиоты, — буркнул он.

— Кровавые идиоты, — повторила Лолла. Так дочь учила английский.

На мосту архитектор с радостью увидел аккуратный настил и остался доволен мощным парапетом с резным карнизом, перекликающимся с ажуром собора. С острова Прокаженных так и не убрали строительный мусор. Фитцджеральд сохранил арендаторов. В его отсутствие Марк Ткач собирал с них ренту, выплачивал необходимую сумму аббатству, вычитал свою обговоренную долю, а остаток ежегодно высылал во Флоренцию через семейство Кароли. После всех вычетов Мерфин получал небольшую сумму, но она с каждым годом росла.

Дом самого Мостника имел жилой вид: ставни открыты, порог выметен. Он разрешил жить здесь Джимми. Теперь это уже, конечно, не мальчик, думал зодчий, а мужчина. Перед вторым мостом незнакомый старик собирал мостовщину. Мерфин дал ему пенни. Старик пристально посмотрел на путника, словно пытаясь вспомнить, но ничего не сказал.

Кингсбридж был знаком и незнаком одновременно. В хорошо известном городе изменения показались Мерфину почти чудесными, будто произошли за одну ночь: ряд лачуг снесли и заменили красивыми домами; мрачное жилище одной зажиточной вдовы стало оживленным постоялым двором; колодец высох, и его замостили; серый некогда дом выкрасили белым.

Он направился в «Колокол», что стоял на главной улице возле монастырских ворот. Там ничего не изменилось: таверна в таком бойком месте просуществует скорее всего еще сто лет. Фитцджеральд передал лошадей и поклажу конюху и вошел в дом, держа Лоллу за руку.

Как и в любой таверне, в большом «Колоколе» стояли грубые столы и скамьи, чуть дальше располагались бочки с пивом и вином, там же кашеварили. В посещаемой и прибыльной таверне на полу часто меняли сено, стены регулярно штукатурили, а зимой в очаге пылал сильный огонь. В этот жаркий летний день все окна были открыты, и в комнату задувал мягкий ветер. Из задних помещений вышла Бесси Белл. Соблазнительная девушка теперь стала пышной женщиной. Она не узнала его, но по одежде оценила богатого посетителя.

— Здравствуй, путник. Что мы можем сделать для тебя и твоего ребенка?

Мастер усмехнулся:

— Я хотел бы комнату, Бесси.

И тут она его узнала.

— Боже ты мой! Да это же Мерфин Мостник! — Строитель протянул ей руку, но Бесси бросилась его обнимать. Он ей всегда нравился. Потом Белл отпустила его и всмотрелась в лицо: — Какую бороду ты себе отрастил! Но все равно я должна была тебя узнать. Твоя девочка?

— Ее зовут Лолла.

— Ну надо же, какая хорошенькая! У тебя, наверно, красивая мама.

224