По краю большого поля текла быстрая речка, на том берегу стояла сукновальня, которую девять лет назад построил Мерфин, и теперь Гвенда с Вулфриком работали под глухой гул деревянных толмачей. На сукновальне трудились два чудака — Илай и Джек, оба неженатые, безземельные; в подмастерья братья взяли своего племянника. Они единственные во всей деревне не пострадали из-за плохого урожая: Марк Ткач платил им одинаково всю зиму.
В короткий зимний день Гвенда с Вулфриком закончили сеять, когда серое небо начато темнеть и отдаленный лес потонул в сумерках. Все устали. Осталось полмешка зерна, и пришлось нести его обратно. Подходя к дому, увидели самого хозяина с телегой, на которой сидела Аннет. Перкин возвращался из Кингсбриджа, куда ездил продавать последние яблоки и груши.
Аннет сохранила девичью фигуру, хотя ей было уже двадцать девять и она родила Моложавый облик, коротковатое платье и очаровательный беспорядок на голове притягивали взгляды. Какая дура, подумала Гвенда. Ее мнение разделяли все женщины в деревне и не разделял ни один мужчина. Батрачка с изумлением увидела, что телега полна плодов.
— Что случилось?
— У жителей Кингсбриджа такая же трудная зима, как и у нас, — мрачно ответил тот, — и нет денег на яблоки. Придется делать сидр.
Плохие новости. Гвенда ни разу не видела, чтобы Перкин возвращался из города с таким количеством непроданного товара. Аннет, судя по всему, было все равно. Дочь хозяина протянула руку, и Вулфрик помог ей сойти с телеги. Спускаясь, кокетка якобы не удержала равновесие и оперлась рукой о его грудь.
— Ой! — воскликнула она и улыбнулась ему.
Вулфрик вспыхнул от удовольствия. Слепой идиот, подумала Гвенда. Зашли в дом. Перкин сел за стол, жена принесла ему миску с супом. Хозяин отрезал толстый кусок хлеба. Затем Пегги накрыла остальным членам семьи — Аннет, ее мужу, сыну Робу и его жене. Немного получили и четырехлетняя дочь Аннет Амабел и двое мальчишек Роба. Затем старуха пригласила Вулфрика с семьей.
Гвенда начала жадно хлебать суп. Он был гуще ее супов: Пегги добавляла черствый хлеб, а у батрачки хлеб черстветь не успевал. Родные хозяина получили по кружке эля, безземельным работникам не предложили: в трудные времена гостеприимство не переходило определенной черты.
Перкин любил перешучиваться лишь с покупателями, но обладал угрюмым нравом, и атмосфера в его доме всегда царила довольно мрачная. Он уныло рассказал о кингсбриджском рынке. День у большинства продавцов не удался. Бойко шли дела только у торговцев самым необходимым — зерном, мясом, солью. Знаменитое теперь кингсбриджское алое сукно вообще никто не покупал. Пегги зажгла лампу. Гвенде хотелось домой, но они с Вулфриком ждали жалованья. Мальчики начали озорничать, бегая вокруг стола и путаясь под ногами.
— Им пора спать, — заметила батрачка, хотя время еще было.
Наконец Вулфрик сказал:
— Выдай нам жалованье, и мы, пожалуй, пойдем.
— Я не получил денег, — ответил Перкин.
Гвенда не поверила своим ушам. За девять лет, что они с Вулфриком работали на него, не слышала ничего подобного. Батрак повторил:
— Но нам нужно жалованье. Нужно есть.
— Ты ведь поел супа?
— Мы работаем за деньги, а не за суп!
— Но я не получил денег. Пытался продать на рынке яблоки, но не продал ни одного, так что у меня яблок больше, чем мы можем съесть, но денег нет.
Потрясенная Гвенда не знала, что сказать. Ей никогда не приходило в голову, что Перкин может просто не заплатить. Она поняла, что ничего не может поделать', и испугалась. Вулфрик спросил, растягивая слова:
— Ну и что же делать? Может, нам отправиться на Долгое поле и выкопать посеянное зерно?
— Я буду должен вам за эту неделю, — ответил хозяин. — Заплачу, когда дела наладятся.
— А следующая неделя?
— На следующей неделе у меня тоже не будет денег. Как ты думаешь, откуда им взяться?
— Тогда мы пойдем к Марку Ткачу, — предложила мужу Гвенда. — Может, он возьмет нас на сукновальню.
Перкин покачал головой.
— Я говорил с ним вчера в Кингсбридже — спрашивал, может ли он вас нанять, но Марк продал мало сукна; правда, решил оставить Джека, Илая и их подмастерье. У него еще полные склады. Ткач надеется, что торговля наладится, но лишних работников позволить себе не может.
Вулфрик растерялся:
— Как же нам жить? Как же ты будешь пахать весной?
— Вы можете работать за еду, — предложил сосед.
Батрак посмотрел на жену. Та подавила возмущенный ответ. Они попали в беду, не время ссориться, лучше быстро соображать. Выбор у них небогатый: питаться или умереть с голоду.
— Мы будем работать за еду, а ты будешь должен нам деньги.
Перкин опять покачал головой.
— То, что ты предлагаешь, может, и справедливо…
— Разумеется, справедливо!
— Хорошо, справедливо, но все-таки я не могу. Не знаю, когда у меня будут деньги, а к Троице задолжаю вам целый фунт! Работайте за еду или уходите.
— Тебе придется кормить всех четверых.
— Да.
— Но работать будет только Вулфрик.
— Ну, не знаю…
— Люди живут не одной едой. Детям нужна одежда, мужчине башмаки. Если ты не можешь платить, мне придется найти какой-нибудь другой способ добывать эти вещи.
— И как ты собираешься это делать?
— Не знаю. — Гвенда помолчала. Она понятия не имела и запаниковала. — Может, поговорю с отцом.
— На твоем месте я не стала бы этого делать, — вставила Пегги. — Джоби посоветует тебе воровать.
Гвенда оскорбилась. Какое право старуха имеет на такое высокомерие? Джоби никогда не нанимал людей, чтобы в конце недели сказать им, что не может заплатить. Но батрачка укусила себя за язык и мягко заметила: